|
Лес пел мне детские песенки, когда отец
водил меня еще за руку. Потом был лес над Ивахой в Паране. Потом он учил
любить грозу на Укаяли. Потом издавал душистый запах смолы в Канаде. Лес
для меня больше, чем друг: он вошел в мою жизнь благожелательным, мудрым
советником и руководит моей судьбой. Мои пути идут сквозь лес.
Лес, окружающий нас в Амбинанитело, покрывает горы, спускается к самой
долине и задерживается только у края болотистых рисовых полей. Лесная
чаща, живая, душная, воинственная, насыщена зеленью алчных растений и
звуками звериных голосов; ежедневно при восходе солнца в нашей хижине
слышен хор лемуров, под вечер - хор лесных птиц, ночью - таинственные
крики и загадочный гул. Лес мы видим в разное время дня и ночью при звездах,
но совершенно исчезает он в час дня. Ежедневно, точно в это время, на
долину обрушивается знойный ураганный ливень. После дождя появляются радуги.
Я не хожу пока в лес, выручает Богдан Кречмер, мой товарищ - зоолог. У
меня много работы дома-пишу. К тому же все внимание поглощает деревня,
которая объявила нам тихую, упорную войну. Но все же с лесом знакомлюсь:
многое оттуда попадает в мою хижину.
Богдан приносит новости о своих многочисленных открытиях. В полдень, во
время обеда, отчитывается в утренних походах, а так как мы душой и сердцем
связаны друг с другом, не требуется много слов. Я переживаю его лесные
приключения, в которых участвуют задиристые насекомые, редкие птицы, папоротники
величиной с дерево, диковинные пальмы, кишащие жизнью лужи, - словом,
весь созидательный, пленительный и возбуждающий мир естествоиспытателя.
К вечеру - это вошло в привычку - заходят ко мне на чай с сухарями несколько
соседей-мальгашей. Они приносят с собой дыхание леса, но как этот лес
не вохож на лес Кречмера! В их рассказах лесная чаща мрачная; злая, предательская,
кишащая злыми духами. Так могут говорить о лесе люди, выросшие в долине,
привязанные к рисовым полям, а может быть, враждебно настроенные к чужим,
пришельцам. Может быть, хотят нас запугать?.
Удастся ли это? Я достаю свои старые книги о лесе и вооружаюсь. Война
с деревней бессмысленна и утомительна, а вид амазонских дебрей вселяет
бодрость. Старик Джинариаело прав: с растениями можно заключать союз.
Однажды Джинаривело зашел ко мне невзначай покурить и поболтать. Случайно
взглянув. на мою укаяльскую книгу, он внезапно оживился. На иллюстрации
изображены были собиратели каучука возле дерева с надрезанной корой. Он
спросил, что означает эта иллюстрация. Я рассказал ему трагическую историю
бразильских собирателей каучука, которые из нищих становились миллионерами,
а потом - снова нищими. Я не узнаю Джинаривело: он весь просиял и тут
же объяснил, в чем дело. Отец его тоже был искателем каучука, и он, будучи
еще мальчишкой, часто сопровождал его. Эта были хорошие времена, он очень
любил ходить в лес..
- А лесные духи не приставали к тебе? - спрашиваю удивленно.
- Лесные духи всегда были ко мне благосклонны, - отвечает.
- Значит, ты странный 6ецимизарака! - признаюсь я.
- Почему странный?
- Потому что не боишься леса.
Нет, леса он не боится. Напротив.
- Ах! - вздохнул он и тут же устыдился своего вздоха. Схватил соломенную
шляпу и смущенный ушел.
Но час спустя он возвращается. Успокоенный. Он хочет знать, что я думаю
о лесе. Я решил не рассказывать, а показать репродукции фотографий из
моих книг. Тропический лес на Укаяли вызывает восхищение его, а пейзаж
в книге "Канада пахнет смолой" просто ослепляет. В торжественном
молчании впитывает он в себя красоту группы канадских елей. По его мнению,
это предел лесной красоты. Он смотрит как зачарованный. Впервые житель
Амбинанитело с дружеским вниманием слушает мои слова, воспринимает мои
мысли без предубеждения и подозрения.
- Ты долго там был? - опрашивает Джинаривело, показывая на канадский пейзаж.
- Я был там много месяцев, пока не познакомился со страной, людьми и животными.
- А жители тебя любили?
Показываю ему фотографию, на которой я изображен в обществе улыбающихся
индейцев.
- Честные люди во всем мире, - объясняю ему,- всегда благосклонны, если
к ним приходят с открытой душой и доброй волей.
- И они не боялись тебя?
- Почему должны были бояться? Напротив, наша дружба укрепляла их силы
и придавала бодрость.
Старик Джинаривело понял упрек. Он перелистывает книгу и возвращается
к пейзажу с елями. Он не может наглядеться на него.
- На Мадагаскаре есть дерево, - говорю, - красивее, пожалуй, елей и уж
наверняка диковинней.
- Какое же это дерево? - старик с сомнением
поднимает голову.
- Пальма равенала.
- Это правда, - признает он с улыбкой.-Пальма равенала особенная и необычайная,
но красивее ли?
- Жаль, что она не растет в вашей долине.
- Растет, и даже недалеко отсюда. Если хочешь, я провожу тебя к ней.
- Проводи.
Мы идем к горе Беневского, которую Джинаривело называет Амбихимицинго,
что означает "отсюда все видно". У ее подножия мы поворачиваем
направо. Здесь в гору врезается широкое ущелье. В глубине оно покрыто
величественным лесом, а по краям, ближе к выходу, видны несколько пальм
равенал.
Эти деревья поражают своей диковинной формой. На верхушке стройного ствола
растут листья длиной в несколько метров, но не во все стороны, как обычно
у пальм, а в виде громадного веера; причем листья, точно спицы колеса,
образуют плоский полукруг. Ветерок, дующий с реки, постоянно шевелит их,
вызывая тихий шорох; и это еще больше усиливает их диковинность. Ничего
мало-мальски похожего не найдешь ни на Мадагаскаре, ни в другом месте.
Природа создала зеленый монументальный веер, при виде которого человек
застывает пораженный, не веря глазам своим.
Пальма равенала растет во всем влажном поясе восточного побережья острова.
Ее мальгашское название - равенала - означает "лист леса", потому
что ее листья - самая отличительная черта леса, в котором она растет.
Европейцы называют ее "деревом путешественника". В углублениях
у основания ее листьев всегда есть свежая вода; жаждущий путешественник
может пробить лист копьем, собрать воду в сосуд и утолить жажду. Название
пальмы несколько произвольно: всюду, где растет равенала, воды хоть отбавляй,
и жаждущему путешественнику вовсе не требуется добывать воду таким сложным
путем. Зато больше подошло бы ей название строительной пальмы - ее мощными
листьями бецимизараки покрывают крыши своих хижин.
- Ты говоришь, - обращается ко мне Джинаривело, - что она красивее деревьев
в твоей книге?
- Так мне кажется.
- А мне нет.
Удивительные пальмы, а еще удивительней Джинаривело. Оказывается, простодушному
жителю отрезанной от всего мира мальгашской деревни не чужда область эстетического
восприятия.
Насыщенные впечатлениями от созерцания чарующих равенал, мы возвращаемся
в хижину и снова садимся на прежнее место с канадской книгой в руках.
- А ты знаешь людей племени антананево?-неожиданно спрашивает мой гость.
Разумеется, не знаю. Джинаривело рассказывает тихим голосом:
- Некогда, во времена ховов, господство людей этого племени было суровым
и жестоким. Многие бежали в леса и оставались там навсегда. Они превращалнсь
в- лесных жителей, не таких, как мы. Это были не люди, не звери, не духи.
Зла они никому не причиняли. У них были жены и дети. Их потомки по сей
день блуждают. в чаще, ни с кем не роднятся; никогда. не покидают зарослей,
и они счастливы. Да, счастливы! Однажды, много лет назад, отец Джинаривело
увидел в глубине чащи такого человека и подслушал, как он поет. Пение
было удивительное, очень звонкое и славило счастливую жизнь в лесу. Но-
когда лесной человек почувствовал запах чужого, он замолчал и скрылся.
Они всегда скрываются от людей. Тот антананево пел о своей жизни: он ест
жирных угрей, ходит по лесу, как по мягкой циновке, деревья улыбаются
ему, он знает все вкусные корешки, может всегда петь солнцу, луне и тучам.
Я смотрю на Джинаривело с возрастающим любопытством. С ломаного французского
языка он переходит на родной мальгашский и начинает петь. Джинарнвело,
житель деревни, ненавидящей лес, поет славу лесу! Сломались в нем какие-то
таинственные преграды, широко полились сдерживаемые чувства. Джинаривело
мечтает. Эти мечты, пожалуй, очень причудливые, самые неожиданные, и на
ум приходит странное сопоставление: житель примитивной мальгашской деревни
мечтает о жизни еще более примитивной; мечтает о первобытной идиллии.
Джинаривело продолжает петь. И пение сближает нас. Вопреки капризам деревни,
он заключает дружбу с человеком, которого увлекла такая же любовь к лесу.
Сейчас он мой друг, но меня тревожит мысль, как поступит Джинаривело,
когда перестанет петь и опомнится. А вдруг сорвется и умчится, пристыженный,
охваченный тревогой?
Пение оборвалось; он не убежал. Лес победил. Джинаривело еще раз смотрит
каканадские ели, потом улыбается и говорит, что в его роду существует
обычай дарить своим друзьям плоды. Он обещает сейчас же прислать плод
хлебного дерева и просит, чтобы я принял, все, что он пришлет.
-Все,- повторяет он значительно и уходит.
Долго я остаюсь один. Потом слышу у хижины девичий голос:
- Хаоды? Можно войти?
- Мандрасоа рамату! - откликаюсь я. Это означает, как меня учили, что
девушка может войти.
Гостья легкими шагами поднимается по ступенькам (моя хижина, как и все
другие, стоит на сваях), и, к моему удивлению, в, дверях показывается
Беначихина. Эту красивую восемнадцатилетнюю девушку с озорной улыбкой
на устах я уже видел несколько раз. От неожиданности.я вскочил со стула.
- Беначихина?
Девушка ставит на землю корзину -с плодами, которую она принесла.На этот
раз лицо у нее серьезное, глаза опущены и нет озорной улыбки.
- Я принесла это для тебя от моего дедушки Джинаривело, - говорит она
на ломаном французском языке.
- Джинаривело - твой дедушка?! -спрашиваю удивленно.
- Да, он мой дедушка.- Беначихина смущенно смотрит на меня и не понимает,
чему я так рад.
Я подхожу к корзине и делаю вид, что рассматриваю плоды. Полушутя спрашиваю:
- Это все, что послал мне твой дед?
В ее глазах блеснули вызывающие огоньки. Улыбнувшись, она показала великолепные
сверкающие зубы.
- Нет,не все, - отвечает, упорно глядя мне в глаза.
- Что же еще?
Беначихина с минуту потешается над моим любопытством, потом отворачивается
и показывает на двор.
- Вместе со мной, - говорит она насмешливо,-дедушка прислал мою младшую
сестру Веломоди.
В самом деле, у моей хижины, облокотившись о перила, стоит молоденькая
девушка. Смотрит на нас и нерешительно улыбается.
- Авиа! Иди сюда! - зовет Беначихина.
Но та не отвечает, покачивает головой и не двигается с места.
Она немного моложе Беначихины, может быть на год, самое большее на два.
В отличие от старшей сестры, самоуверенной и сознающей свое обаяние, Веломоди
кажется скромным подростком. У нее приятная внешность, но робость производит
впечатление какой-то беспомощности.
Беначихина внимательно следит за моим лицом и, вероятно, замечает тень
невольного разочарования.
- Смотри! - певуче говорит она, протягивая руки к хлебным плодам. - Две
девушки принесли тебе подарок от своего деда - вкусные плоды. Их столько,
что будешь пять дней пировать, а ты все еще недоволен!
- А где ты научилась так тонко язвить, рамату? - спрашиваю.
- Не у тебя, великий вазаха!
И, сразу став серьезной, сказала потеплевшим голосом:
- А чего ты хочешь еще?
- Дедушка сказал, что я должен взять все, что он пришлет.
- Тогда бери все!
Случайное движение рукой испугало Беначихину, она одним прыжком очутилась
на ступеньках и, как серна, помчалась по двору, разразившись веселым,
задорным смехом.
Хочу отблагодарить Джинаривело за его подарок и велю повару Марово положить
в корзину сухарей. Задумываюсь, что бы подарить девушкам. Вспоминаю, что
в чемодане у меня есть несколько небольших зеркалец. Я вынул два: одно
побольше, квадратное, для старшей сестры, другое поменьше, круглое, для
младшей. Но, увидев, что Беначихина продолжает стоять посреди двора, а
Веломоди тут же; око-
ло ступенек, вознаграждаю ее доверие ко мне большим зеркальцем. Второе
прошу передать Беначихине.
- Мизаотро! Спасибо - мелодично говорит Веломоди.
На секунду ее коричневое лицо расцвело нежной улыбочкой радости. А в глазах
подкупающее тепло, которого трудно было ожидать в таком скромном подростке.
Но довольно о девушках. Они быстро забываются. Меня обрадовало другое.
В прочной стене оборонительных рубежей деревни образовалась брешь. У меня
появился союзник по ту сторону баррикад. Дорогой, искренний союзник -
Джинаривело. Мы с Богданом теперь не одиноки.
Я с благодарностью смотрю на дикие горы, опоясывающие долину, и на чащу,
раскинувшуюся на их склонах. Лес еще раз оказался верным другом.
|