|
Из беседы со старостой Раяоной, врачом Ранакомбе
и учителем Рамасо я узнаю любопытные вещи. Такие любопытные и важные,
что они превратились чуть ли не в политическое интервью. Возле моей хижины
проходят несколько девушек, несущих на головах пучки зеленых овощей с
полей. Их приглушенное веселое щебетание доходит до нас, как песенка.
Это похоже на живую картину из ветхого завета, в которую мощным потоком
вливается предвечерний шум толчения риса в больших деревянных ступах.
Архаическая картинка и шумы с незапамятных времен связаны с жизнью мальгашской
деревни и кажутся перенесенными из другого мира и другой эпохи, так она
далека от темы нашего разговора. И все же какая зависимость друг от друга!
От того, какие бури всколыхнут Европу, какие идеи победят в Париже, кто
в Тананариве возьмет власть в свои руки,- от всего этого будет зависеть
в Амбинанитело судьба этих девушек с пучками зелени на головах и женщин,
готовящих рис для семейного ужина.
В доводах обоих ховов некоторые вопросы для меня неясны, и я прошу Ранакомбе
объяснить их:
- Вы представляете план политической автономии так, как будто на Мадагаскаре
живет только один народ. А ведь здесь насчитывается около двадцати различных
племен. Как вы думаете решить такой вопрос?
- Пустяки. Ведь у нас общий язык, и антагонизм между племенами легко преодолим.
- Вы тоже такого мнения, Рамасо? - поворачиваюсь к учителю.
- Нет!
Рамасо сидит в стороне. С напряженным вниманием прислушивается к разговору,
не спуская с нас глаз.
- Почему? - спрашивает изумленный Ранакомбе.
Учитель глубоко набрал воздуху в легкие, как бы желая этим придать больше
веса своим словам:
- Потому что антагонизм между племенами существует и избавиться от него
теми способами, какие предлагает Ранакомбе, не удастся. Прежде всего антагонизм
есть между главным племенем ховов и всеми другими народностями Мадагаскара
как следствие деспотического управления ховов в прошлом веке. Вы согласны
с этим, Ранакомбе?
- Только с оговоркой. Ведь феодальный деспотизм андрианов ушел в далекое
прошлое.
- Да, но укоренившееся недоверие все еще существует.
- Со времени французского наШествия, - доказывает Ранакомбе, - недоверие
это не имеет основания и постепенно исчезнет само собой. Все без исключения
мальгашские племена находятся в настоящее время на. положении подневольных,
и у них один владыка.
Рамасо смотрит на врача с насмешливой улыбкой:
- Дорогой доктор, вы кому хотите затуманить мозги - вазахе? Или, может
быть, мне? Именно со времени французского нашествия увеличились разногласия
между ховами и другими более или менее отсталыми племенами. У вас появилось,
как вы выражаетесь, среднее сословие, у других племен этого нет, там только
одни крестьяне. Посмотрите на себя: мы живем на окраине страны бецимизараков,
более пятисот километров нас отделяет от ховов, однако местная власть
в руках представителя ховского народа. А разве не убедительно то, что
в этой хижине из троих мальгашей, имеющих образование, двое - ховы! Представим
себе, что в этот момент кончилось господство французов и власть на Мадагаскаре
переходит к мальгашам. В чьи руки? Конечно, в руки нескольких тысяч представителей
буржуазии - ховов, и повторилось бы то же, что было до нашествия французов:
один класс одного племени господствовал бы безраздельно и - кто знает
- деспотически над народом своего племени и всех других племен острова.
- А демократического движения вы не учитываете? - напоминает Ранакомбе.
- Нет! Не в этих условиях.
- Наверно, были бы созданы условия для поднятия уровня отсталых племен.
- Не верю! Буржуазии так же присущ деспотизм, как и прежним андрианам.
Буржуазия отличается тем, что ревниво оберегает свои привилегии и опирается
на эксплуатацию и насилие над другими.
- В таком случае,- говорит Ранакомбе, зло сощурив глаза, - в таком случае
вы не видите возможности добиться независимости Мадагаскара?
- О-о, вижу! - отвечает пылко Рамасо. - Но только подлинной независимости!
Я с беспокойством смотрю на него. Если он откроет свои карты старосте
и врачу - наверняка потеряет должность учителя. Оба хова подозрительно
навострили уши. Я хочу предостеречь и удержать Рамасо, но не знаю, как
это сделать.
- А что вы называете подлинной независимостью? - шипит староста Раяона.
Рамасо непринужденно улыбается:
- Вы не сердитесь на меня за откровенный разговор. Но вы, я думаю, согласитесь
со мной. Я ни на минуту не сомневаюсь в искренности вашего мальгашского
патриотизма. Однако наша будущая политическая жизнь не может опираться
на относительно небольшую группу, даже если бы у нее были самые выдающиеся
заслуги. Наше основное население - крестьяне; крестьянин-землероб и крестьянин
скотовод, землероб-хова и землероб-бецимизарака, скотовод-бара и всякий
другой мальгашский крестьянин находятся в более или менее равных условиях,
и поэтому они быстрее договорятся между собой. Только при единомыслии
народных масс можно создать у нас нечто прочное и справедливое. Только
власть народа может обеспечить на Мадагаскаре равную для всех жизнь.
Когда учитель кончил свою речь, наступило гробовое молчание. Затем оба
ховы почти одновременно испуганно восклицают:
- Это же большевизм!
А врач Равакомбе добавляет, уже развеселившись:
- И утопия!
Я не даю учителю ответить. Возможно, он был бы осторожен, но я предпочел
не подвергать его опасному испытанию. И чтобы покончить со спорами, вскакиваю
с места, хватаю рюмку рома и произношу тост за благополучие мальгашей:
- Разногласия во взглядах относятся к будущим и, можно сказать, внутренним
делам. Пока они наступят, нужно преодолеть более близкие и более актуальные
преграды. Вы согласны со мной?
Соглашаются, и я говорю дальше, чтобы смягчить обстановку:
- Я ценю и люблю всех мальгашей независимо от того, к какому племени они
принадлежат и какой у них оттенок кожи. Поэтому позвольте выпить за братство
и дружбу всей мальгашской семьи!
Гостям понравился тост. Взволнованный врач o6нимает меня и восклицает:
- А я пью за братство мальгашей с вазахами, нашими настоящими друзьями!
- Это кто же? Богдан и я?
- Да, вазаха, да! Это вы! - подтверждают трое.
Вскоре гости покидают хижину, я провожаю их. Солнце уже коснулось горных
вершин, и воздух стал свежее. После жаркой беседы приятно вдохнуть чистый
воздух. Кокосовые пальмы, растущие в изобилии вокруг нас и во всей деревне,
золотятся в багряном зареве уходящего солнца и кажутся еще прекраснее.
- Очаровательна ваша страна! - говорю, любуясь закатом.
Они прощаются со мной довольные. Последним протягивает руку Рамасо. Его
рукопожатие крепче и продолжительнее; он как бы благодарит меня.
|