|
У главной дороги против моей хижины возвышается
солидное деревянное строение китайца, торговца продовольственными товарами.
Он привозит товары из Мароанцетры и вывозит туда большинство сельскохозяйственных
продуктов долины. Немного поодаль, в глубине деревни, у той же дороги,
стоит лавка другого купца, индуса Амода, торгующего текстильными товарами.
Китаец, тихий и скромный человек, всегда честно и по-дружески относится
к мальгашам. А индус стал вести себя прилично только после жестокого единоборства,
которое он несколько лет назад затеял с жителями Амбинанитело и проиграл.
Индус полагал, что раз монополия в его руках, то он может драть шкуру,
но мальгаши принудили купца опустить нос и снизить цены. Они приобрели
велосипед и сами стали закупать нужные товары в Мароанцетре.
Китаец живет здесь постоянно, Амод же обосновался в Мароанцетре, там у
него другие, более крупные дела; сюда же он частенько приезжает и задерживается
дня на два. И тогда, в хорошую погоду, он садится вечерами у своей лавки
на стул, широкоплечий, брюхатый, важный, и, неподвижно уставившись на
далекие вершины гор, отдыхает. Большая черная борода делает его похожим
на восточного владыку, обдумывающего великие походы. В действительности
же он обмозговывает свои мелкие делишки. Разительный контраст составляет
его жирная туша и непомерное честолюбие с мальгашами, не имеющими ни того,
ни другого.
Когда Амод в первый раз увидел меня в Амбинанитело, он тотчас вспомнил
наше совместное путешествие из Таматаве в Мароанцетру и приветствовал
меня как хорошего старого знакомого.
- Вы все-таки забрались в эту ужасную дыру?-воскликнул он.
- Куда купец просунет свой нос, туда попадет и естествоиспытатель.
Амод схватился за бока и в шутку стал меня корить:
- Я с вами должен посчитаться, вы сбиваете с пути сорванца моего сына!
- Да неужели?
- У него свихнулись мозги: вместо того чтобы стать настоящим купцом, он
мечтает сделаться великим натуралистом.
- Не волнуйтесь, купеческой жилки он не потеряет.
- Вы меня успокоили. А как он работает?
- Необыкновенно!
Амод подозрительно смотрит на меня.
- А вы им довольны?
- Ужасно!
- Это слово можно понимать и так и сяк.
- Именно!
Сын Амода, четырнадцатилетний мальчишка, тоже Амод, постоянно живет в
Амбинанитело. После окончания местной школы он должен был помогать отцу
в лавке, но вместо этого бьет баклуши. В его черных, похожих на мальгашские,
глазах искрится острая любознательность. Глаза красивые, пламенные, алчные.
Наш приезд в Амбинанитело вызвал у молодого Амода повышенный интерес,
и он первый стал помогать нам. После нескольких испытательных часов я
принял его на постоянную работу и назначил высокое вознаграждение. Никогда
еще во время экспедиций мне не приходилось встречать такого способного
ученика. Он все схватывал на лету, все понимал с первого взгляда, угадывал
наши мысли, проявлял старание. На третий день он уже умел препарировать
шкурки млекопитающих, а на шестой - птиц. На седьмой день он попросил
повысить заработную плату в пять раз.
- Во сколько? - спросил я, остолбенев.
Когда мальчик повторил, я подсчитал, что сумма будет в два раза больше,
чем получает на своем ответственном посту шефа кантона местный сановник
Раяона.
- Амод, ты сошел с ума! - процедил я сквозь зубы негромко, но выразительно.
Молодой индус посмотрел на меня каким-то далеким, мечтательным взором
и только потом стал приходить в себя, точно пробудясь ото сна. Отказ принял
спокойно, как нечто неизбежное, и продолжал трудиться с прежним рвением.
Работал он быстро и ловко. Иногда только заглядится на препарированный
экземпляр красивой птицы и стоит, словно восхищенный ее красотой. Позже
мы узнали причину его задумчивости. Он подсчитывал. Подсчитывал, сколько
прибыли в франках, долларах и фунтах даст эта птица на мировом рынке.
В такие минуты Амод становился мечтателем, который с болезненным увлечением
погружался в немыслимые расчеты и витал в фантастической стране безумных
цифр.
Мальчики принесли мне бабочку уранию. Как известно, это одна из самых
красивых бабочек в мире, истинное чудо по своей расцветке. Словно невменяемый,
Амод не мог оторвать от бабочки горящих глаз и чуть ли не пожирал ее взором.
- Пятьсот франков... пятьсот...- шепчет он.
Бабочка urania orientalis великолепна, ничего не скажешь, но она не такая
уж редкость на Мадагаскаре, поэтому я объясняю Амоду по-деловому: в Париже
за нее дали бы самое большее пять франков.
- Неправда! - восклицает мальчишка, и его злая усмешка выражает нескрываемое
презрение, которое питают к человеку, неловко маскирующему свои делишки.
На Мадагаскаре очень распространена птица кардинал. Оперение самцов, особенно
в брачную пору, сверкает огненным пурпуром. В районе Амбинанитело их не
так много, но все же нам удалось добыть два хороших экземпляра, из которых
один немного побит дробью. Богдан пытался привести его в порядок, но,
недовольный результатом, отложил препарированную птицу в сторону.
- А что, эта птица не нужна? - спрашивает Амод глухим о волнения голосом.
- Не нужна, - отвечает Богдан, не поднимая головы от работы.
- Так... я могу ее взять?
- Возьми, - пробурчал Богдан.
Амод решил, вероятно, что это рассеянность или глупость Богдана, схватил
кардинала и тотчас унес домой. Домашним он заявил, что получил вещь стоимостью
в пять тысяч франков.
Хотя мадагаскарский кардинал отличается великолепным оперением, но, так
же как и бабочка урания, стоит немного.
Амодом овладела денежная лихорадка. Он считает себя богачом, которому
работать незачем. И действительно, дни проходят, а молодой индус не появляется.
Раструбил по всей деревне, что нашел неисчерпаемый источник огромного
богатства, а меня с Богданом называет обманщиками, фокусниками и хитрецами.
У жителей Амбинанитело это вызвало раздражение, отголоски которого быстро
дошли до ушей учителя. Встревоженный Рамасо пришел к нам с озабоченным
видом и спрашивает, сколько правды в болтовне Амода.
- Нисколько, - заявляем.
Учитель, человек сведущий, быстро разобрался в подлинной продажной и музейной
стоимости обычной птицы.
- Надеру Амоду уши,- возмущается Рамасо,-и расскажу тем, кто легко поверил
в его бредни. Хорошо, что он ушел от вас. Причинил бы немало хлопот.
Я согласен с ним, но когда через несколько дней пришедший в себя и покорный
Амод снова постучался в нашу хижину, я не смог отказать плуту и снова
принял его.
Хороший и милый в обычное время, парень делается невозможным, когда его
охватывает мания подсчетов. А она нет-нет да и появляется. И в этом неистовстве
цифр есть какая-то абсурдная логика: в молодом Амоде растет дух типичного
капиталиста. Наша экспедиция разожгла в нем хищническиеинстинкты и Амод,
охваченный ими, не находит себе места. Когда его требование повысить жалованье
в пятикратном размере провалилось, Амод выложил новый проект: создать
компанию в составе его, Богдана и меня по монопольной эксплуатации флоры
и фауны долины Амбинанитело. Рынок сбыта - Нью-Йорк.
- Но мы собираем экспонаты для Варшавы, а не для Нью-Йорка! - высмеиваем
мы его предложение.
Наш смех глубоко обижает Амода. Ведь в его уме созрела мысль, что он,
Амод, сын Амода, подлинный хозяин и единственный правомочный эксплуататор
всех зоологических богатств в долине Амбинанитело. И Амод объявил нам
войну. Некоторых ребят ему удается сбить с толку. Восстанавливает молодежь,
которая до сих пор ловила для нас млекопитающих, птиц и насекомых. Потеря
для нас невелика. Эти три класса животных большей частью хорошо исследованы
на Мадагаскаре и не так уж нам нужны. Нас больше интересуют другие, до
сих пор малоизвестные существа: мелкая пресноводная фауна, которую Богдан
ловит сам в небольших лужах.
Несмотря на всю двуличность Амода, я все еще не прогнал его. Уж очень
он старательный препаратор. К тому же я, невзирая ни на что, люблю мечтательного
повесу. Справедливости ради нужно сказать, что, кроме войны, которую он
разжигает против нас в деревне, ни в чем другом упрекнуть его нельзя.
Он безукоризненно честен - иголка не пропадет.
Амод, как всегда сообразительный, быстро замечает свой промах и готовит
нам новый сюрприз, на этот раз очень чувствительный. Однажды Богдан возвращается
с утренней охоты не на шутку встревоженный. В луже, где он обычно ловит
живые существа, буквально все вымерло, даже ничтожного водомера как не
бывало. Заглянул в другую лужу - та же картина: все вымерло. Во второй
половине дня мы вместе пошли обследовать лужи. Так и есть. Отравлены все
лужи в долине, даже довольно отдаленные. Их отравил наш остроумный Амод,
вероятно, плодами страшного тангуина. Это уже настоящее бедствие, и наше
терпение лопнуло. Работа в долине нарушена, Богдану нечего здесь больше
делать. Подлеца Амода прогоняем с треском.
Удар, так ловко направленный Амодом, только случайно не достиг цели. Прошло
три дня после отравления луж, и на деревню обрушилось страшное наводнение.
Река Антанамбалана залила всю долину, - это было во время гибели ребенка,
- а когда вода спала, появились другие лужи с чистой водой, и в них закипела
новая, буйная жизнь крохотной фауны.
|