Евгений Гольянов. Тихая работорговля
Тихая работорговля
Евгений Гольянов, "Итоги", июнь 1998
Как и в средние века, на исходе XX столетия в жарких песках
Судана можно увидеть настоящие невольничьи рынки. Примерно такие же, как
тот, на котором триста лет назад мальчиком был продан арап Петра Великого
Торговца звали Ахмед ан-Нур аль-Башир. Его имя можно перевести как «предвестник
света». Трудно сказать, настоящее ли оно или это красивый псевдоним, специально
сочиненный, чтобы представиться приезжим из Европы. Белый национальный
костюм, белая шапочка, на руке модные и дорогие часы. Речь торговца спокойна,
держится с достоинством, сразу видно — уважаемый, почтенный человек. Но
причина не называть настоящее имя у него есть. Ахмед ан-Нур аль-Ба-шир
— работорговец.
Он привел с собой вереницу детишек, которые шли за своим хозяином, выстроившись
в правильную шеренгу. Словно прилежные школьники, отправляющиеся на пикник.
Всего 132 темнокожих подростка, цена на каждого из которых определена
заранее — в среднем по сто американских долларов за голову. Все эти дети
— выходцы из негритянского народа динка, живущего в юго-западном Судане.
Все были захвачены во время налета на их деревни вооруженными людьми с
арабского севера страны. Здесь, в провинции Бахр-эль-Газаль, такие экспедиции
за невольниками стали печальной реальностью. Как и невольничьи базары,
о которых, впрочем, власти вслух предпочитают не говорить.
Послушно усевшись полукругом у ног разместившегося в тени торговца, маленькие
рабы ждали своей участи. Сегодня им повезло. Все дети были выкуплены благотворительной
организацией «Международная христианская солидарность». После непродолжительного
торга ан-Нур аль-Башир согласился отпустить всех рабов на свободу за шесть
с половиной миллионов суданских фунтов — чуть больше тринадцати тысяч
долларов.
Впрочем, по
окончании торговли продавец живого товара пытался оправдываться: «Я только
наполовину араб, а наполовину — динка. Когда я вижу, как народ моей матери
страдает, то чувствую, что должен что-то предпринять». Почтенный Ахмед
говорит, что он нередко сам выкупает рабов у их хозяев. Он рассказал,
что частенько сторговывает девочек-рабынь у хозяйских жен, ревнующих своих
мужей к симпатичным черным невольницам. Ахмед утверждает также, что ему
иногда приходится прятать беглых рабов. Однако от денег Ахмед не отказывается.
Невольники — товар ходовой. Тем более что в последнее время появился новый
источник дохода: рабов стали выкупать международные благотворительные
организации. За последние годы ими было куплено и отпущено на свободу
около тысячи человек. Таким можно продать товар и несколько дороже: при
других обстоятельствах за этих детей Ахмеду удалось бы выручить меньшую
сумму.
— Не стоит завидовать его деньгам, — говорит представитель «Международной
христианской солидарности» Джон Ибнер. — Если попадется — он покойник.
Правительство Судана долгое время отрицало, что в стране существует работорговля.
Но, когда в последние годы международные гуманитарные организации все
чаще и чаще стали сообщать о фактах торговли людьми в этой стране, власти
начали принимать меры. Действительно, в случае, если Ахмед ан-Нур аль-Башир
попадется, ему не поздоровится. Причем ему может не поздоровиться и в
случае, если его коллегам станет известно, что он подрабатывает возвращением
рабов на свободу. О том, что в стране процветает работорговля, мир узнал
еще в 50-е годы. Тогда в только получившем независимость Судане началась
гражданская война между арабским мусульманским севером, где расположена
столица Хартум и официальная власть, и негритянским югом, жители которого
исповедуют традиционные негритянские культы или христианство. В ходе военных
действий северяне нередко захватывали черных женщин и детей, превращая
их в рабов.
К началу 70-х обстановка в стране стабилизировалась, и о рабах в Судане
стали постепенно забывать. Международные организации вновь забили тревогу
по поводу торговли невольниками в этой стране, когда в середине 80-х опять
обострились отношения между севером и югом. Тогда премьер-министр Садыкэль-Махди
решил создать «пояс безопасности», призванный защитить северян от повстанцев
из базирующейся на юге Национальной освободительной армии Судана. Правительственные
части из «пояса безопасности» стали предпринимать вооруженные экспедиции
в деревни южан, и вновь заработали невольничьи рынки. Захват черных рабов
воспринимался солдатами как возмездие непокорному югу.
— Никто не знает точно, сколько человек было захвачено в рабство за последнее
десятилетие, — говорит суданский правозащитник Лоуренс Тунг. — В стране
нет официальных аукционов невольников — они проходят скрытно, а чаще продавец
и покупатель договариваются заранее. Многие жители севера стали подрабатывать
работорговлей. Счет проданных пленных идет на тысячи. За годы гражданской
войны погибло около полутора миллионов человек, сотни тысяч южан бросили
свои дома, например, более двухсот пятидесяти тысяч человек из народа
нуба были насильно переселены правительством в так называемые лагеря мира,
их используют на тяжелых работах. Детей и женщин захватывают в основном
из народа динка, живущего в провинции Бахр-эль-Газаль. Пик охоты на людей
пришелся на конец 80-х, при нынешнем правительстве ситуация улучшается
— захваты рабов стали реже, но множество людей уже попало в рабство. Они
теряют надежду на возвращение домой.
Господин Тунг не считает, что охота на людей стала последствием только
гражданской войны. Работорговля в Судане имеет большую историю. Столица
Судана, город Хартум, выросший на месте слияния Белого и Голубого Нила,
еще в средние века стала центром торговли живым товаром для всего арабского
и османского Востока. Судан удобно расположен по соседству с районами
Черной Африки. Отсюда гнали вереницы невольников в Египет, Порту, на Аравийский
полуостров. Понятие «хартумский караван» стало для Азии синонимом каравана
невольников.
Организовывали экспедиции за рабами и в соседнюю Эфиопию. Триста лет назад
такой же торговец, как Ахмед ан-Нур аль-Башир, на подобном торжище продал
перекупщику из Оттоманской империи эфиопского мальчика. Затем маленький
эфиоп был подарен Петру Первому, получил прекрасное образование, стал
генерал-аншефом российской армии и прадедом великого русского поэта. Увы,
судьба абсолютного большинства других невольников была не столь счастливой.
Примерно восемьдесят процентов рабов погибало, еще не дойдя до покупателя.
Жизнь оставшихся в живых тоже, как правило, была недолгой — большинство
ждал тяжелый труд по пятнадцать часов вдень.
Судьба невольников сегодня не менее тяжела и трагична.
Акуак Малонг — маленькая девочка, но держится серьезно и с достоинством.
На правах старшей покровительствует многим своим младшим товарищам, которые,
как и она, только что выкуплены «Международной христианской солидарностью».
Акуак Малонг всего 13 лет, но у нее уже огромный жизненный опыт. Она была
рабыней семь лет.
Охотники за людьми захватили Акуак, когда ей было всего шесть. В ее деревню
ворвались арабы на верблюдах и лошадях, когда большинство взрослых были
в поле. Ее мать бежала за верблюдами сколько могла.
Вместе с Акуак в рабство попал ее cтарший брат Макол. Впоследствии его
убили за попытку сбежать. «Лучше умереть, чем быть рабом. Если бы сегодня
меня не выкупили, я бы, наверное, умерла».
Невольников используют для работы на плантациях или как слуг. Девочек
нередко продают для сексуальных утех. Акуак Малонг была куплена арабом
с севера для работы по дому. Она стирала одежду, убирала дом, носила воду,
помогала на кухне. Есть она могла лишь то, что оставалось на столе. Ее
хозяин был не слишком богат, и нередко ей не доставалось ничего, спала
она на полу в кухне, а за любую провинность девочку били.
— Мой хозяин делал все, чтобы я забыла свою родину, — рассказала Акуак.
Ее попытались сделать мусульманкой и даже переименовали в Фатиму. Акуак
запрещали называть свое настоящее имя, а когда ей исполнилось одиннадцать
лет, хозяин, в соответствии с местными обычаями, заставил Акуак пройти
вместе с его дочерьми через обряд женского обрезания. Девочке вырезали
клитор, и она навсегда потеряла характерный негритянский темперамент.
— Как это было больно, какое зверство! — говорит она.
Акуак не рассказывает, как в итоге оказалась у торговца Ахмеда. Он тоже
не объясняет — у каждого делового человека есть свои тайны. Главное, что
теперь она свободна и может вернуться домой.
— Она изменилась внешне, но душа у Акуак осталась прежней! — плача, говорит
ее мать Абуанг Малонг, приехавшая за дочерью. — Я не верила, что когда-нибудь
смогу ее увидеть. Акуак улыбается. Трудно поверить, что этому ребенку
пришлось пережить рабство. И пройдет немало времени, прежде чем Акуак
сможет забыть, что семь лет была рабыней. Рабыней в конце XX века.
