Учение вуду вечно, потому что оно верно

Марк однажды признался мне, что ни за что не вернется в Европу: там скучно, идет дождь и нужно ходить в контору.

Марк — голландец, но носится на стареньком «Пежо 504» как достойный сын Западной Африки — не меньше сотни и ровно посредине шоссе.

Кондиционеры он не признает, поэтому всех малярийных комаров, которыми был полон салон на рассвете, выдуло ветром через все четыре открытых окна.

На полную катушку надрывается «Джипси Кингс»: у Марка чисто африканская страсть к громкой музыке.

Мы стараемся проскочить на север Бенина до того, как полуденная жара расплавит все вокруг.

На севере, вдали от побережья океана, — одна из отдаленных деревень, где Марк курирует свой международный сельхоз, призванный повысить урожайность, но сохранить при этом традиционное землепользование. Задача непростая.

Это они - вуду

Деньги бенинским крестьянам в то время почему-то исправно выделял какой-то добренький немецкий университет — Советский Союз снабжал эту страну «калашниковыми», военными советниками и преподавателями марксизма из числа местных, но обученных в Москве.

Марк едет поговорить про виды на урожай и все такое со старейшинами деревни, а я — поискать прорицателей и колдунов.

Марк живет в Бенине давно, но во все местные мистические культы, за которыми я приехал, не верит, подсмеивается над моим интересом к ним и все же, перекрикивая ветер и музыку, обнадеживает: «Если повезет, может, ты и встретишь в деревне жрецов вуду.

На севере — засуха, и старине Себастьяну пора приглашать своих вуду и просить их вызвать дождь». — «А кто такой “старина Себастьян”? — «Мой приятель, старейшина деревни.

Он делает лучший в Бенине самогон из пальмы — садови. Эти пустые бутылки в багажнике я ему везу в подарок — собрал у всех друзей. Пустая бутылка здесь тоже ценность». В центре деревни — большая акация, рядом — колодец. Круглые дома из смеси красной земли, глины и травы — «тата сомба».

Из серых полых кирпичей сложено административное здание — вроде нашего сельсовета. Вместо двери — циновка. Окна — без рам. Это резиденция старины Себастьяна, где он проводит совещания и принимает гостей. В действительности, он совсем еще нестарый уважаемый человек. У него есть мопед и радио на батарейках. Он бегло говорит по-французски. Себастьян, как и многие в деревне, — католик. Ходит к мессе. Но при этом около его дома стоит жертвенник.

Он верит в духов и, в зависимости от обстоятельств, поклоняется своим вуду так же, как и Всевышнему. Но это не компромисс с совестью и убеждениями, а обычная практика в Африке... В деревне тишина: все жители уже успели заползти в спасительную тень.

В конце пустынной улицы вдруг появляется группа ярко одетых женщин — никаких тебе перьев и тамтамов — так, работницы ткацкой фабрики на воскресной прогулке. «Ага! — восклицает Марк. — Это они — вуду. Старый Себастьян, как всегда, старается».

На рынке фетишей

Женщины располагаются под деревом. Мы подходим поближе. Та, что постарше, немного говорит на смешной смеси французского и фон. Они действительно вуду, пришли поколдовать по просьбе жителей деревни, чтобы «сделать идти дождь».

Дамы разрешают себя сфотографировать. Колдуньи становятся в круг и начинают петь. Прихлопывая в ладоши, ходят вокруг дерева, покачиваясь в ритм своей песне. Наша собеседница — вроде бригадирши — остается в стороне и время от времени что-то гортанно выкрикивает.

Ей хором вторят остальные. Так продолжается около получаса. Церемония заканчивается. По лицам колдуний течет пот, в глазах — отрешенность. Марк благодарит «мадам» за разрешение присутствовать при обряде и дает несколько франков.

Постепенно к женщинам возвращается их прежняя веселость. В «офисе» Себастьяна их ждет скромное угощение: джин, орехи и сладости. Старина Себастьян выдает нам на дорожку несколько бутылок своего лучшего, и мы отправляемся в обратный путь. Марк сменил кассету.

На этот раз мы несемся под грохот нигерийских тамтамов — «фуджи». Он очень доволен поездкой: дела в деревне идут хорошо. Подопечные Марка — его семья. Его жена — немецкая журналистка — давно съехала в Европу из этой дыры. Марку пересказывают все деревенские новости — он здесь свой человек.

«А вуду?» — вставляю я. «Фольклор. К тому же Себастьян — гениальный дипломат, — нашелся Марк. — Он умеет лавировать между традициями и нововведениями». Вечером следующего дня диктор местного телевидения открыла вечерний выпуск с важной новости: на севере начались ливневые дожди.

Русские и американцы в Западной Африке очень похожи: те и другие мерзнут под кондиционерами — потому простужаются. Пьют только минеральную воду из запечатанных бутылок и травятся.

Раз в месяц меняют флаг на флагштоке, который выцветает добела под африканским солнцем. Постоянно говорят о далекой родине, но трясутся от мысли о том, что посольство за ненадобностью закроют. Ежеминутно моют руки. Копят доллары. Местный язык не знают и знать не хотят. Вымачивают фрукты в марганцовке. Панически боятся грязи и местных верований. Подыхают от скуки и не знают, чем бы себя еще занять.

Ежевечерний ритуал — просмотр программы «Время» и «Си-Эн-Эн» (соответственно паспорту) и тотальное уничтожение всех комаров в вилле: а вдруг хотя бы один из них — малярийный?! С Африкой у белого человека отношения сложные. Здесь могут жить по-настоящему, с удовольствием, а не страдать от непонятной тоски и легких тропических психозов, лишь немногие. Африку можно изучать всю жизнь, знать о ней больше самих африканцев, но так и не приблизиться к ее пониманию.

Ее можно только полюбить с первого взгляда и оставаться ей верным до конца — тогда она примет тебя и войдет в твои воспоминания как лучшие годы твоей жизни. А вот если заставить себя к Африке привыкнуть или относиться к ней потребительски, то она будет коварно мстить до самой твоей смерти ночными кошмарами и приступами малярии. «Тут вот один псих приходил, — рассказывал мне директор нашего культурного центра, разместившегося в бывшем публичном доме. — Он говорил, что может мысли на расстоянии передавать, систему правительственной связи расстраивать и еще гадать на каких-то там ракушках.

Просил в Москву отправить. Еле от него отделался — дал календарь и том Пушкина. Он еще какую-то книжку мне всучил. Вот, смотри, — и в очередной раз вытерев пот с широкого лица, сеятель русской культуры лезет куда-то в ящик стола и извлекает небольшую книжицу — трактат о «легба кинкан», древнейшей системе предсказаний с помощью раковин каури, аналогичной китайской «Книге перемен». «Можно я ее возьму? Почитать», — без особой надежды спрашиваю я. — «Да забери ты ее ради бога куда подальше! — радостно вскрикивает мой собеседник. — Всю эту их чертовщину еще у себя хранить — никто не знает, как она действует! Унеси ее отсюда!»

Книга остается у меня, но найти прорицателя невозможно — случайный посетитель отправился туда, куда его послали — читать Александра Сергеевича и адреса своего не оставил. О вуду в Бенине тогда говорили вполголоса: в стране правил Матье Кереку — бывший начальник президентской охраны. Нежной октябрьской ночью 1972 года капитан повел своих гвардейцев на штурм охраняемого объекта и сверг ненавистный всему бенинскому народу антинародный прозападный режим.

Сев в президентское кресло и присвоив сам себе звание полковника, Кереку вдруг заявил, что будет строить социализм на идеологической базе «марксизма-бенинизма». Опыт прогрессивных военно-государственных реформ сразу дал результат — в Бенин полетели учителя из Москвы с тульскими «гостинцами», а в Москву — студенты, учиться делу Ленина.

У Бенина даже появился свой военно-морской флот — два советских торпедных катера; правда, из-за своей ветхости они упорно отказывались бороздить воды Атлантики и все время стояли на ремонте. Бенинцам — членам партии и госслужащим — отныне было предписано сменить легкомысленные рубахи до колен — «бубу» — на более соответствующие историческому моменту и климату синие френчи, наглухо застегнутые на все пуговицы.

При каждой встрече вместо развязных лобзаний нужно было вскидывать сжатый кулак и грозно восклицать «Зузу!», что означает на языке фон «Все изменить!» В ответ на боевой клич молодых реформаторов требовалось незамедлительно отреагировать, сказав «Дан-дан!», что значит «Так и будет!» В такой обстановке ни о каком вуду даже не упоминали. Считалось, что вуду — кровожадный культ, державший в угоду колонизаторам народ в страхе и невежестве, никак не укладывающийся в рамки научного «афрокоммунизма».

И хотя полковник Кереку поклялся покончить с этим пережитком колониализма, жертвенники не разрушали, фетиши не сжигали, а колдунов не расстреливали — в этом смысле местный марксизм-бенинизм отставал от своего российского варианта. А посему в деревнях, да и в самой столице Котону, все шло по старинке: тайно проводили церемонии вуду и советовались с «фа» — гадали на каури.

Если люди в синих френчах уж очень приставали со своим «Зузу!», то им отвечали: «Дан-дан» — так же, как при французах по воскресеньям ходили к католической мессе, а потом молились своим фетишам...

«А ты уже был на рынке фетишей?» — спросил меня как-то знакомый журналист Франсуа, зная мой интерес к вуду. «Нет, а где это?» «Ну, самый большой в нашем регионе — в Ломе, в Того. А в Котону — поменьше.

Прямо за городским рынком — пройдешь гончарные лавки и увидишь.

Только не пытайся фотографировать и не приставай с расспросами — это не принято». Наутро я отправляюсь на центральный рынок Котону.

Прохожу ряды с батареями виски и коньяков, табачные лавки, где торгуют блоками американских сигарет, португальской обуви, развалы голландского хлопка всех мыслимых и немыслимых расцветок — его специально делают для Африки, — горы фруктов, рыбы и мяса.

Я все глубже погружаюсь в этот галдящий мир бесперебойной торговли. Несколько раз ловлю на себе удивленные взгляды — европейцы так далеко, в самое чрево рынка, обычно не забираются. Вот и двойные глиняные горшки — жаровни, без которых не обходится ни одна бенинская хозяйка.

Значит, колдовские ряды где-то здесь, недалеко, если Франсуа просто не разыграл меня. И вдруг... в нос ударяет странный запах: смесь трав, костей, лежалой шерсти и еще чего-то. На длинных дощатых столах вперемешку разложены какие-то семена, травы, амулеты, кости.

В ужасном оскале на меня смотрит полусгнившая голова обезьяны... почему-то возникает тяжелое чувство — словно заглянул в склеп на заброшенном кладбище, а там — гроб со сдвинутой крышкой и видны кости и сгнившие лохмотья некогда шикарного костюма... Торговцы магическими предметами смотрят враждебно, да я и сам уже не рад, что меня сюда занесло.

Пора уносить ноги: оглядываюсь кругом, показывая всем своим видом, что вот я, неразумный, но совсем безобидный белый, заблудился и даже не знаю, куда попал.

Растерянно улыбаюсь и развожу руками. Бенинцы — народ очень добрый, от былой враждебности не остается и следа. Торговцы наперебой кричат: «Ля ба! Туда!» — и начинают показывать мне направление на выход с рынка.

Они приходят по ночам

Лучшая охрана в Бенине — это ночные сторожа. Всю ночь напролет они бдят у ворот вилл и, не задумываясь, пустят палку в ход, если кто полезет: они очень дорожат своей работой.

Подкупить их тоже нельзя — это грех, за который будут преследовать духи умерших бывших обитателей дома. В доме, где я остановился, тоже был свой сторож — Захари. Сколько ему лет, сказать невозможно — может, сорок, а может, и все семьдесят.

Захари слывет врачевателем — как только он заступает на вахту к нему стекаются пациентки. Даже возникает небольшая очередь, как на прием в поликлинике.

Захари лечит от бесплодия и нервных болезней: дает женщинам какие-то травы, иногда делает насечки на коже и втирает в свежие раны какие-то порошки из разных кожаных мешочков, которые таскает в своей торбе.

Если начинается нагноение от его притирок, Захари успокаивает, что так и должно быть — вместе с гноем уходит и злой дух, вызвавший болезнь. Лечение Захари явно помогает: народная тропа к нему не зарастает.

Главное в искусстве Захари — верить в силу врача. Мы не знаем, откуда он взялся и куда уходит с рассветом — он просто всегда здесь был, остался от прошлых арендаторов виллы. В моем лице Захари нашел благодатного слушателя — вечером я выхожу за ворота, сажусь на корточки рядом с ним и прошу что-нибудь рассказать. Конечно, я нарушаю первую заповедь старой доброй Африки: белый человек не должен так вот запросто покуривать со своим сторожем, но я учусь у Марка.

Захари рассказывает мне про то, как умерших хоронят под полом собственного дома. На ночь всегда оставляют немного еды в калебасе — духи умерших очень обидчивы и их нельзя забывать, но выходят они только ночью. Рассказывает, как сделать так, чтобы умерший родственник не превратился в зомби и как трудно избавиться от страшных зомби, которые бродят по ночам по Котону...

От всех этих историй мне вначале становится не по себе, как тогда, на рынке, но вскоре я привыкаю и начинаю все это воспринимать как неотъемлемую часть африканской жизни, как тот темный океан, что рокочет за пальмовой рощей, окружающей наш дом. «Странно, почему вас интересует у нас именно это? Вы же современный молодой человек!» — удивленно спрашивал меня профессор Бенинского университета, преподаватель научного коммунизма Морис Адунво.

Он иногда приезжал к нам на своем мопеде — попить чаю из самовара. Порой жаловался, что опять на неопределенное время задержали зарплату всем преподавателям, а студентам — стипендию. Тогда нам казалось это дикостью. Говорил, что вернувшись домой после обучения и защиты диссертации в Москве, много размышлял о марксизме...

На пороге стоял профессор

«Там этот ваш профессор. С каким-то веником», — злорадно сообщил мне посольский повар Николай. Мориса он недолюбливал, считая, что на разговоры с ним теряем время, к тому же зря переводим чай и печенье.

На пороге стоял профессор с охапкой какой-то травы. «Что это — вместо букета?» — пошутил я. Обычно подхватывающий все мои шутки, на этот раз профессор был серьезен. «Это для опыта. Нам понадобится еще один сильный человек».

Николай с видимой неохотой согласился участвовать в эксперименте, а чтобы выразить все свое презрение к нашим дурацким забавам даже не стал снимать свой накрахмаленный поварской колпак. Морис тем временем разделил охапку на две аккуратные кучки. Трава действительно стала похожа на две метелки.

Затем он переплел их наподобие веревки и положил на ковер. «Ложитесь на траву, так чтобы она была на уровне вашего живота, а мы вас будем поднимать». Такого властного тона я никогда не слышал от нашего профессора. Я лег, думая, что Морис, как истинный марксист, решил проучить меня, чтобы навсегда отбить охоту приставать к нему с расспросами про колдовство. «Я возьму с этой стороны, а вы, Николя, — с другой. Попробуем его поднять».

Они стали равномерно тянуть вверх, но успели приподнять меня только на несколько сантиметров — половинки разошлись и я брякнулся на живот. Морис несколько раз повторил свои попытки, и каждый раз я падал. «Понятно, да? — спросил профессор. — Трава не держит, потому что не может держать». Николай из последних сил сдерживал хохот — такого идиотизма он в своей богатой мидовской практике еще не встречал. Морис взял траву и отошел в дальний конец комнаты. В каждой руке он держал по пучку травы. И стал тихо что-то нашептывать сначала одному пучку, потом другому.

Ловко соединил их и снова положил на ковер. «А теперь попробуем еще раз. Тяните, Николя!» Со мной произошло что-то странное — меня поднимали все выше. Трава держала. Резала живот, словно пеньковый канат. Наконец я не удержался, потерял равновесие и с размаху грохнулся об пол уже с приличной высоты.

Николай обалдело смотрел на «веник» в своей руке — он даже не разошелся! «Что это было, профессор?» — «Так, ничего. Маленькая забава, — к Морису вернулось его обычное смешливое настроение. — Собирайтесь, поедем к одному моему родственнику, я покажу вам гадание на ракушках каури — «фа». Мы долго петляем по посыпанным песком улицам Котону. Наконец останавливаемся у какого-то тростникового забора. Заходим. Хозяин дома прежде всего предлагает нам воды из калебаса.

Морис проливает несколько капель на землю: это тоже традиция, приношение месту. Глинобитная хижина, крытая тростником. Жертвенник обмазан яичным желтком — явно совсем недавно здесь состоялась какая-то церемония. В углу на циновке сидит человек в бубу — это и есть прорицатель фа. Этьену Агоссу 62 года (смотри первую страницу обложки). В прошлом он — капрал французской армии. Служил во Вьетнаме, Египте, Алжире и Чаде.

Ни семьи. Ни детей. После демобилизации так и не нашел себе применения за стенами казармы, тогда и выучился у собственного отца искусству фа — это семейное ремесло. Сейчас бродяжничает по всей Западной Африке и зарабатывает себе на хлеб гаданием на раковинах. Определенной таксы за такую работу не существует — кто сколько даст. Обычно несколько франков.

Всякий бенинец никогда не предпримет ни одного серьезного шага, не посоветовавшись с фа. Европейцы редко обращаются к Этьену — так, потехи ради. Известно, что африканские болезни могут вылечить только африканские врачи, но европейцам их лечение не всегда помогает. Почему — неизвестно. Если любопытствующие европейцы и обращаются к прорицателям или гадателям на каури, то обычно проявляют непростительную скупость.

Однажды мне сказал с обидой в голосе один слепой, очень известный в Бенине, прорицатель: «Я прошу за свою работу не больше, чем стоит облатка аспирина. Вы — белые, не задумываясь, оставляете эти деньги в аптеке, а мне отдаете с трудом. Хотите заглянуть в свое будущее, приходите ко мне, но в глубине души совсем не верите в мои предсказания!» При гадании фа символизирует добро, вуду — зло. Фа — это ты, а вуду — это опасности, которые тебя подстерегают. Если следовать советам фа, то козней вуду можно избежать. Внешне фа похожи на четки. Иногда вместо каури используют орехи авени.

Фа — рабочий инструмент и передается по наследству. Еще в прошлом веке каури служили в Бенине деньгами. Каури здесь нет — их доставляли из Мозамбика. Пять каури соответствовали одному су. Кило пальмового масла можно было купить за 13 — 20 таких раковин. Этьен протягивает мне два ореха авени и объясняет, что я должен обернуть их в бумажные деньги и прошептать им, что я хочу узнать, а потом передать ему, но никто не должен знать, о чем я говорил с орехами... Отхожу в другой конец двора и делаю все в точности, как сказал Этьен. Потом отдаю ему орехи, завернутые в замызганные франки.

Прорицатель кладет их перед собой. Спрашиваю Этьена о прошлом своей семьи — для проверки. Он не может знать ничего — ведь Этьену неизвестно мое имя и из какой я страны, для черных все белые — одинаковы, так же, как для белых — черные. Пока не поживешь среди них. Прорицатель кидает раковины, долго смотрит на них, снова кидает. Начинает говорить. В начале иносказательно — рассказывает то ли сказку, то ли притчу о фа. Постепенно его рассказ становится все более и более конкретным: «Какая-то женщина в твоем роду по женской линии... она давно умерла... очень давно... ее дух страдает, потому что вы все о ней забыли.

Она похоронена не у вас дома... Она обижена и будет мстить всем вам, пока вы не вспомните о ней и не приласкаете... в семье не будет мира». Я никак не могу понять, о чем он говорит — несет какую-то околесицу. Вдруг до меня доходит — прабабушка из Питера!..

Действительно, она умерла еще в 60-е годы. К ней на могилу никто из нас не ездит, может быть, она даже не сохранилась! Спрашиваю о будущем — Этьен снова кидает раковины. Фа говорит об интригах завистников на работе. Прорицатель вновь кидает каури. После долгой паузы говорит: «Там, куда ты скоро отправишься, будет война. Солдаты на улицах города... Будут стрелять. Ты будешь в этом участвовать — ты смелый человек, не бойся — ты не пострадаешь...» По дороге домой мы говорим с Морисом о силе амулета: если у тебя есть хороший амулет, то никакое «гри-гри» — колдовство — тебе не страшно.

При наличии сильного амулета и пуля тебя не возьмет, и ты выживешь там, где все остальные погибнут. Морис приводит мне массу случаев из жизни своих знакомых и бесчисленных родственников. «Главное, если тебя незнакомый человек спросит, откуда у тебя амулет, — скажи: на рынке купил.

Это может быть плохой человек или колдун, который хочет отобрать у тебя защиту». Профессор показывает свой амулет на шее. «Тоже на рынке купил?» — поддеваю я его. «Нет, это от двоюродного брата — он верховный жрец вуду в Бенине. Живет в Уиде. Если он примет нас, то мы туда поедем. Когда это случится — я сообщу. Будьте готовы!» Вот тебе и научный коммунизм по-африкански!

Хунон

Отношение европейцев к африканцам сродни представлениям американцев о нас: временами очень жалко и даже хочется помочь, но при одном условии — мы должны стать на них очень похожи.

Как только национальный характер и привычки берут свое, любовь быстро затухает.

Европеец, знающий Черный континент по фильму «Прощание с Африкой» с очаровательными голливудцами Робертом Редфордом и Мэрил Стрип, а также по сюжетам канала «Дискавери», представляет себе счастье для африканцев примерно так же, как и для россиян: зеленая лужайка, коттедж и маленькая машинка.

Причем у каждого — то есть, чтобы все, как у людей. А вот африканец, это неразумное дитя тропической природы, при первой же возможности старается содрать с себя европейский костюм и галстук и вновь облачиться в свое бубу. Что же касается африканской религии, то тут просвещенный европеец — лучший друг нашему материалисту и согласен с ним в том, что все это — глупости и шарлатанство.

В ожидании поездки в Уиду я решал, что все-таки такое вуду? Вуду — это Бог. Это все элементы природы: вода, огонь, ветер. Вуду — не колдовство, а мироощущение целого народа. Мир родился от брака земли — «аякумба» и воды — «осси». В Бенине небо и океан словно сливаются в единое целое — мир, населенный множеством духов вуду, поэтому вуду так тесно связано с природой.

Вуду учит, что после смерти душа покидает тело и отправляется в царство мертвых — «тукуме». Там она так же страдает от голода и холода, как и живой человек на земле. Если не заботиться о душах умерших, то они превратятся в зомби и будут мстить живым. Днем души присутствуют среди живых. Ночь — это «день мертвых», поэтому всегда нужно оставить немного еды в глиняной посуде и воды в калебасе и не задувать огонь в очаге. Жрецы вуду — люди опасные.

В Западной Африке каждый знает, на что они способны. Их побаиваются и стараются всячески ублажить, в том числе и современные политики. Сами жрецы всегда говорят, что никогда не используют свои тайные знания и могущество над природой во вред людям, наоборот, вуду дает человеку веру и защиту от болезней и несчастий.

И все же даже теперь, когда во время религиозных церемоний больше не убивают людей, а лишь животных, ритуалы вуду приводят чувствительных европейцев в содрогание...

Под ритмичный грохот тамтамов и железных колокольчиков публика впадает в экстаз. Жрец перерезает горло петуху или жертвенному козлу, вырывает из груди пульсирующее сердце и окропляет тела и лица молящихся... И нет предела возмущению активистов Калифорнийского общества защиты животных. И все зря: вуду — это нужно африканцам, как маниока и ямс, и пребудет вечно.

Вуду существует 500 лет

Тем временем в стране прошли многопартийные выборы. Победил французский протеже Согло — его привезли в пломбированном самолете, как тот суп «прямо из Парижа». «Наш» полковник собрал вещички и мирно съехал в свою деревню на север, хотя его охрана и размахивала своими старыми «калашами» и уговаривала его власть не отдавать.

Наши заметно приуныли, а офицеровы жены, повинуясь недоброму предчувствию, стали заталкивать нажитое добро в коробки из-под американских сигарет. Наш «искусствовед» в штатском стал еще активнее изучать местные способы рыбной ловли на пляже.

Но тут некое событие потрясло Котону: новоиспеченный президент не в шутку занемог, даже не успев въехать в президентский дворец-крепость с крупнокалиберными ДШК на угловых башнях, оставшимися в наследство от Кереку. Французы быстро загрузили президента в самолет и отвезли обратно в Париж — на операцию. По городу поползли слухи, что дело тут не обошлось без «гри-гри» — колдовства со стороны Кереку...

Профессор, как всегда, объявился неожиданно: «Едем в Уиду. Брат ждет нас». По дороге покупаем «кадо», джин, в подарок — излюбленный напиток при всех церемониях вуду... Брат живет за высокой стеной из земли и соломы. Входим в солидные деревянные ворота и оказываемся в небольшом поселке — жреческий род в Уиде существует с XV века, и каждое следующее поколение пристраивает новое жилище.

Нас сразу окружают многочисленные дети; мальчик в вылинявшей майке, племянник и ученик жреца, проводит нас в зал приемов — полутемную комнату, посреди которой возвышается соломенное кресло. Под ним — небольшой холмик утрамбованной земли. Рядом — огромный, расшитый синим бисером цилиндр, похожий на те, шутовские, в которых теперь щеголяют туристы в Праге. Усаживаемся на циновки и ждем.

Из-за полога слышны звуки дома, где живет большая семья: шаги, смех и голоса разговаривающих женщин. Тянет запахом жареных бананов. Вдруг полог отодвигается и перед нами возникает грузный мужчина в бубу — это и есть брат профессора-марксиста, верховный жрец вуду Дагбу Хунон. «Ху» — означает «океан», «нон» — «мать». Хунон — жрец океана.

По традиции жрецы живут в Уиде. Свою силу они черпают из океана — оттуда и вышел первый Хунон. Только их род во всей Африке обладает магической властью над водой. Он же — главный над всеми жрецами вуду во всем мире. Без покровительства Хунона не могут обойтись, в первую очередь, рыбаки и все те, чья жизнь связана с океаном. Каждый год океан забирает несколько рыбацких жизней, но лишь благодаря вуду они хорошо себя чувствуют в царстве мертвых.

Заботу об их семьях берет на себя вся деревня — это тоже традиция вуду. Верховный жрец сидит на своем соломенном троне, поставив голые ноги на земляной холмик — так он не прерывает связь с землей и подпитывается от нее. Спрашиваю о его путешествиях на дно моря-океана. Хунон вполне серьезно рассказывает, что уже трижды входил в океан — происходит это примерно раз в восемь лет. Он слышит во сне зов извне. Сообщает об этом сигнале всем жрецам вуду — это значит, что предки требуют его к себе, чтобы сообщить что-нибудь очень важное.

Тогда по всей стране начинаются религиозные церемонии. Только после этого Хунон спускается под воду. «Наша сила — в традиции. Ты видишь разрушенный дом — люди покинули его, значит, уже прервалась связь поколений. Не все, что разрушено, можно исправить.» В Бенине верят, что Хунон действительно погружается на дно океана. Он отправляется туда на белом быке, а возвращается ровно через семь дней на черном. И лучше не спорить. Вуду помогает преодолеть страх перед жизнью. «У человека две ноги. У зверя — четыре. У змеи вообще нет ног. Зверь бежит от человека, а человек — от змеи. Дело не в количестве ног, а в состоянии духа», — говорит Хунон.

К жрецам часто обращаются за помощью. «Когда жрец вуду делает тебе добро, — рассказывает Хунон, — ты в благодарность убиваешь петуха или корову, а можешь и заранее пообещать отблагодарить его в случае достижений своих целей. Так все кандидаты в президенты обращались к вуду, но победил тот, у которого был самый сильный жрец вуду». Кто был этот самый сильный вуду, я не стал спрашивать — и так все ясно.

Но только на первый взгляд: тот, кто сел в кресло президента в Африке, — еще не победитель. Мою невольную догадку подтвердило время: после двух лет реформ и передела собственности демократический президент Нисефор Согло вновь оказался при смерти. На этот раз белые врачи уже не смогли помочь ему. Тогда президент — выпускник Сорбонны, большую часть жизни проведший во Франции, — призвал, по слухам, жрецов вуду, и только они спасли его от верной гибели. Сам президент — верный вудуист и официально приравнял вуду к христианству и исламу, а день 11 января объявил Национальным днем вуду.

Вуду существует около 500 лет — столько же, сколько род Хунона. Вуду пережило всех тех, и белых и черных, — кто пытался расправиться с ним. Больше 60 процентов бенинцев теперь официально исповедывают эту религию — значит, она дает им большую защиту и надежду, чем так долго насаждаемое христианство: свое родное всегда ближе. К тому же вуду учит почитать предков и испытывать благодарность к старшим, что в крови у бенинцев, — совершенно потерянные в нашем народе ценности.

При прощании добродушное лицо Хунона озарила улыбка: «Ну мы еще обязательно свидимся». — «Когда? Где? Вряд ли... — подумал я. — Кажется, мы уходим из Африки уже навсегда... С тех пор я так и не был в Бенине. И вряд ли снова окажусь. Все истории с вуду канули в прошлое — словно не со мной было. А вот недавно мне в руки попал сильно несвежий и потрепанный номер «Ньюсуик». Я стал машинально листать страницы — как все быстро устаревает в нашем цивилизованном мире... и вдруг.

На меня смотрело добродушное лицо Хунона. В том самом синем цилиндре. В статье говорилось о процветании вуду в Бенине. Вот и свиделись!

По материалам сайта vokrugsveta.com

Вернуться на главную