|
На этих днях в Амбинанитело появилось новое
беспокойное и беспокоящее существо, но не дух, а человек: врач Ранакомбе.
Ему тридцать два года. Живой, энергичный хова, невысокий, хорошо сложенный,
круглолицый. Кожа у него коричневая, намного темнее, чем у бледно-оливкового
Раяоны, но зато лицо его привлекательнее и живее, чем у его уродливого
земляка. Это красивый, разговорчивый и обаятельный мальгаш. Служит он
в колониальных органах здравоохранения и в нашу деревню заглянул в качестве
санитарного инспектора.
Так же, как староста Раяона и учитель Рамасо, он посещал школу Le Myre
de Vilers в Тананариве, недавно окончил медицинский факультет, на котором
изучал общую гигиену и курс лечения простых болезней на Мадагаскаре.
Ранакомбе поселился у Раяоны, школьного товарища и друга. Оба приходят
ко мне с визитом, и между нами, разумеется, завязывается оживленная беседа
за рюмкой рома. Раяона просит, чтобы я показал его другу альбом с мадагаскарскими
фотографиями.
- Охотно, - отвечаю и, значительно посмотрев на Раяону, добавляю: - только,
дорогой шеф кантона, попрошу без всяких фокусов.
- Каких фокусов? - разыгрывая дурачка, спрашивает Раяона.
- А этих, с хамелеоном и Безазой.
Увидев смущение Раяоны, я обращаю все в шутку, но староста уверяет:
- Ранакомбе не суеверный Безаза.
- Но в альбоме вы можете отыскать еще какогонибудь демона, который напугает
вас.
Шутки шутками, а все-таки они нашли кое-что неуважительное.
Среди фотографий мальгашских типов была молодая девушка ховка с чувственным
лицом и кокетливой улыбкой. Я не должен был снимать их землячку с таким
неприличным, вызывающим выражением лица.
- Будете потом разглашать по свету, что мы распутники и бесстыдники, -
укоряют меня.
- Зачем так думать?! Вы щепетильны до предела! - журю я их по-дружески.
- Вы сами даете повод для насмешек, и это, как известно, ваш злейший враг.
Они соглашаются, и знакомство с альбомом продолжается без происшествий.
У Ранакомбе глубокий и ясный ум; он не так сдержан, как Раяона. У него
порывистый темперамент национального радикала, ограниченный рамками мальгашской
осторожности. Молодой врач знает, что я путешественник, а значит, в основном
человек безвредный, и не скрывает от меня своих взглядов и своей страсти
к политике.
- А что, итальянцы все еще хотят купить Мадагаскар у французов? - спрашивает
он.
Я ничего не слыхал об этом, и Ранакомбе объясняет: английский еженедельник
"Санди экспресс" со всей серьезностью напечатал в 1935 году
сообщение, что якобы Франция хочет продать Италии Мадагаскар за семьдесят
пять миллионов фунтов.
- Сумма не плохая! - говорю.
- Да и "утка" неплохая, - добавляет Ранакомбе.
Врач довольно подробно знает о том, что некоторые круги буржуазной Польши
заинтересованы в Мадагаскаре , знает и о сумасбродных планах послать на
остров большое количество переселенцев .
Единодушно соглашаемся, что это дикий бред. Слова эти услыхал вошедший
учитель Рамасо, которого я тоже пригласил к себе.
- Вы говорите: бред? - переспросил он. - То, что сперва кажется глупым
и наивным бредом, чаще всего отдает скрытой подлостью империалистов...
Меня очень интересует эта тройка, особенно врач Ранакомбе. Что он думает
о будушем Мадагаскара и как относится к нынешним колониальным властям?
Тема опасная, потому что даже разговорчивый Ранакомбе старается держать
язык за зубами и отвечает только историческими аналогиями:
- Как мы относимся к колониальным властям? А каково было отношение поляков
к своим захватчикам, поделившим Польшу в девятнадцатом веке?
- Каково? Мы ежедневно высказывали свои взгляды на страницах печати, в
разговорах, в демонстрациях, каждое поколение поднимало вооруженное восстание...
А у вас здесь тишина.
- Тишина?! - протяжным возгласом отзываются вдруг Раяона и Ранакомбе.
Они загорелись, разволновались. Врач поднялся и стал ходить взад и вперед
по хижине.
- Если я не ошибаюсь, - заговорил староста Раяона,- вы, вазаха, хорошо
знаете историю государства ховов в девятнадцатом веке. А ведь отличительной
чертой того времени была отчаянная защита нашей независимости от иностранного
вторжения. Сопротивление вошло в плоть и кровь, стало нашей манией. Дважды
мы оказали вооруженное сопротивление захватчикам: в 1830 году мы нанесли
поражение французам, а в 1845 году - даже объединенным франко-английским
силам, которые высадились в Таматаве. Этого так просто не забудешь.
- А полвека спустя, в решительный момент, вы почти без единого выстрела
сдаетесь французам?
- Правильно! - соглашается староста.- Это черное пятно в нашей истории.
Королевство Мадагаскара было изнурено. Управление дворян-андрианов привело
его в упадок.
- С падением королевства, - вмешивается Ранакомбе, - окончилась раз и
навсегда историческая роль андрианов. Французы уничтожили их и все, что
было с ними связано. С той поры в нашем обществе нарождается и с каждым
годом набирает силы новое сословие - среднее, современное, патриотическое
- интеллигенция, опирающаяся на демократию. Мы - его представители...
- А вот теперь, в настоящее время, не идете ли вы, ховские интеллигенты,
целиком на поводу у колониальной администрации?
Мой вызывающий тон смутил их. Наступает молчание. Оба они чиновники одной
и той же администрации и в уме взвешивают, что им ответить.
- Вы во многом правы, вазаха! - говорит Ранакомбе.- Мы должны идти на
поводу, потому что иначе у нас не будет никакого доступа к просвещению
и развитию. Мы, колониальные народы, отрезаны от всего мира и во всем
зависим от колониальных государств.
- Даже совесть и угоднические политические взгляды зависят? - спрашиваю
с нескрываемой иронией.
- Простите, вазаха, но вы не знаете, какие взгляды могут быть скрыты от
иностранцев под внешней оболочкой.
- Какие взгляды? - недоверчиво переспрашиваю.
Но Ранакомбе не успел ответить. Староста Раяона вдруг резко срывается
с места и бежит к двери.
- Бабакуты появились! - говорит он, подняв руку и прислушиваясь. - Слышите?
С окраины леса, начинающегося всего в тысяче шагов, слышится протяжный,
жалобный вой лемуров.
В неподвижном предвечернем воздухе этот вой резко разносится по всей долине
и рисовым полям.
- Они часто воют в это время, - говорю, не придавая значения словам старосты.
Раяона хочет оправдать внезапный перерыв в беседе и объясняет:
- Бабакуты в наших легендах занимают большое место. Вы обязательно должны
использовать рассказы о них в своих записях.
- Охотно запишу, но в другой раз,- отмахиваюсь от него и стараюсь не замечать
предостерегающих взглядов, которые Раяона украдкой бросает на врача.
Однако хитрому старосте не удается направить разговор по другому руслу.
Мы возвращаемся к прежней теме. Ранакомбе, хотя и предупрежден, не сдается
и с увлечением продолжает:
- Вы говорите, у нас тишина? Так разрешите, вазаха, познакомить вас с
некоторыми фактами из нашей истории, опровергающими эту мнимую тишину.
- Факты из последнего периода, колониального?
- Вот именно.
- Очень интересно.
- Так слушайте: прошло несколько месяцев после бесславной капитуляции
в 1895 году, и тысячи ховов восстали против французских войск. Партизаны,
их звали - фахавало, которых французы, разумеется, считали бандитами,
были искренними патриотами, и захватчикам доставалось от них как следует.
Французские войска с трудом подавили восстание и жестоко расправились
с патриотами. Было сожжено более трехсот деревень. Триста деревень для
населения, насчитывающего не полный миллион,-вот вам убедительное доказательство
сопротивления ховов.
Ранакомбе закуривает папиросу, и руки его слегка дрожат.
- А через несколько лет, - продолжает он, - в первые годы нашего века,
восстал весь юг Мадагаскара. Объединились все южные племена, до тех пор
враждовавшие между собой: танала, бара, антаносы, антандрои, махафалы.
Годами продолжалась борьба, пока французам удалось овладеть положением,
причем снова самыми возмутительными приемами, не, щадя жизни детей и женщин.
- Но это были не ховы.
- Не ховы, но все равно мальгаши. Знаменательно, что и они на юге восстали
против иноземного господства. Но продолжаю дальше. Во время мировой войны
среди ховов возник тайный союз "Вы-Вато-Сакелила", что значит
"закаленные, как железо и скала". Участвовали тысячи заговорщиков,
главным образом интеллигенция: учителя, пасторы, врачи, колониальные чиновники
и даже школьники. Цель была - уничтожить или прогнать с острова всех колонизаторов.
Но в последнюю минуту перед восстанием кто-то донес французам, и заговор
был раскрыт. На этот раз патриотов не уничтожали, мировая война продолжалась,
и Франции нужны были мальгашские рекруты. Несколько десятков руководителей
восстания были приговорены к многолетнему или пожизненному заключению,
а несколько сот повстанцев высланы за пределы острова.
Еще одно событие: в мае 1929 года три тысячи ховов организовали в Тананариве
демонстрацию под лозунгом "Прочь, вазахи!". Демонстранты ворвались
во дворец генерал-губернатора и в течение нескольких часов занимали здание,
пока подоспевшая полиция и войска не изгнали их оттуда. А что делается
сейчас, в настоящее время? Несколько месяцев назад генерал-губернатор
Кайла произнес знаменательную речь на заседании хозяйственных представителей
колонии. Кайла ни больше ни меньше как объявил с беспокойством, что среди
мальгашей происходит сильное брожение, какого Мадагаскар много лет уже
не испытывал. Оно проявляется в виде пассивного сопротивления всем распоряжениям
колониальных властей, особенно хозяйственным. Между прочим, во время последнего
сбора гвоздики на европейских плантациях мальгаши отказались работать,
и владельцы плантаций потерпели катастрофические убытки. Нет, вазаха,
что бы вы ни думали о нашем острове, но покоя, о котором вы говорили,
здесь не найдете.
- Ранакомбе прав, - подает голос учитель Рамасо, - я это могу подтвердить.
На днях я узнал из достоверных источников, что в округе Анталаха, в каких-нибудь
ста километрах от нас, на плантациях ванили начались волнения. Столкновения
между рабочими и французскими плантаторами привели уже ко многим арестам,
и это еще больше возбуждает население.
- Нет! - взволнованно повторяет Ранакомбе.- Покоя здесь нет!
Все говорит о том, что ховский врач не ошибается. Несмотря на официальные
заверения французского правительства, что на Мадагаскаре все в порядке,
по разным признакам чувствуется, что в этом порядке появились уже трещины.
Национально-освободительное движение, охватившее все южные рубежи Азии,
проникает уже и на Мадагаскар. Медленно, с неизбежностью исторического
приговора, на колонизаторов надвигаются события. Какой они примут характер
и как сложится история острова? Мне бы очень хотелось узнать, что об этом
думают трое моих гостей, но вопрос опять щекотливый, а они не очень любят
откровенничать.
. -. Я не представляю себе развития событий,- подсказываю им, - без того,
что Мадагаскар отойдет от Франции в будущем, когда вопрос назреет.
У осторожных Раяоны и Ранакомбе неясный, обеспокоенный взгляд, Помолчав,
врач говорит:
- Это не такое простое дело. Не исключено, что в далеком будущем произойдет
и это. Но людей, думающих о таких конечных результатах, у нас немного.
Опыт двух последних поколений научил нас трезво оценивать события. Мы
знаем, что завоевать подлинную независимость при нынешней расстановке
сил совершенно невозможно, но зато все больше мальгашей желало бы достигнуть
широкой автономии в рамках французского империализма.
- Или вроде доминионов английской короны?- спрашиваю.
- Да, многим мальгашам, умеющим политически мыслить, это кажется реальным
и достижимым решением: Мадагаскар, получив хозяйственную и политическую
автономию в рамках французского империализма, станет мальгашским.
- А такие мысли приобрели уже какую-нибудь реальную форму?
. - Нет еще. Пока это только не созревшие идеи. Но рано или поздно должна
появиться политическая партия, которая эти идеи воплотит в жизнь .
|