Если бы даже Пушкин был бессмертен, он
не дожил бы до наших дней
После уроков у дверей школы восьмилетнего
Димку поджидали четверо семиклассников: “О, спидник черномазый пошел!”
Мальчик давно привык к подобным репликам и не обернулся, только ниже нагнул
голову и прибавил шагу. Но на сей раз одними оскорблениями не обошлось.
У выхода со школьного двора ребята догнали его. Один из них заломил за
спину руку, отчего Димка согнулся пополам. “Вот так, кланяйся людям, обезьяна!”
Другой парень подхватил Димкины ноги, и все они скопом потащили его в
сторону гаражей. “Вспорем черное брюхо, посмотрим, что там внутри!”
Взрослые, глядя на подростков, мучающих темнокожего малыша, спешили мимо.
Подумаешь, играют дети...
Светлана Долгова (фамилия изменена. — И.Ф.) приехала в Москву из Челябинской
области. Поступила в техникум, звезд с неба не хватала, но училась старательно,
а больше всего мечтала о любви и замужестве. Правда, столичные кавалеры
не баловали застенчивую конопатую Свету своим вниманием, а те, что приглашали
на свидания, вели себя нахраписто и грубо. И только статный анголец Осман
из Университета дружбы народов смотрел на нее влюбленным взором, оставаясь
при этом вежливым и скромным. С Османом ее познакомила подруга, встречавшаяся
с другим студентом РУДН.
Обе свадьбы сыграли в один день. Вся университетская общага сотрясалась
от знойных африканских ритмов, Светлану обнимали и целовали, и она чувствовала
себя на седьмом небе от счастья.
Таких, как она, в общежитии было немало. Белобрысые мамочки возили в колясках
темнокожих малышей по территории университетского городка и делились между
собой обычными материнскими проблемами: чем докармливать, сколько спать,
почему болит животик...
Настоящие проблемы начались после того, как Осман окончил университет
и они покинули свой маленький замкнутый мирок. Поселившись вместе с детишками,
Димкой и Теодорой, в хрущевке на окраине Москвы, она впервые почувствовала,
что такое быть чужой у себя дома.
— О, эта пошла... шлюха, которая с негром живет! — слышала за спиной во
дворе Света. Местные мамашки вытаскивали из песочницы своих детей и уводили
прочь, когда появлялись Димка и маленькая Теодора. После того как Османа
избили в метро, он старался лишний раз не выходить из дома — жене приходилось
самой ходить по магазинам, даже когда она болела.
Они подумывали о том, чтобы уехать в Африку, но в Анголе шла война, и
везти туда жену с двумя маленькими детьми Осман не решился.
Еще хуже стало после того, как сын пошел в школу. Он очень боялся переменок,
не знал, куда деваться, — одноклассники щипали его, кололи ручками, не
пускали в туалет...
...В тот день, когда старшие ребята потащили его к старым гаражам, чтобы
“посмотреть, что находится в черном брюхе”, Димке удалось вырваться, отделавшись
несколькими тумаками, синяками и царапинами.
— Зачем ты вышла замуж за папу?! — заикаясь от рыданий, крикнул он дома
матери.
— Ты же любишь папу... — растерялась та.
— Нет! Он черный, плохой!
Светлана размахнулась и ударила сына по щеке. Потом заплакала, обняла
его, прижала к себе. Ей было больно и за Димку, и за мужа. Все их темнокожие
знакомые давно уехали в Африку, бросив своих подруг, жен и детей. И только
ее Осман терпел российскую враждебность.
Она еще не знала, что через полтора года Осман тоже вернется на родину,
предпочтя войну постоянным унижениям и издевательствам. И она с детьми
останется одна.
НАЦИОНАЛЬНОСТЬ — НЕГР
Первые темнокожие граждане в Советском Союзе
появились по воле Сталина. В начале 30-х годов отец народов бросил клич,
призывающий иностранных специалистов по сельскому хозяйству работать в
СССР — поднимать колхозы. Из Соединенных Штатов, переживающих в то время
период Великой депрессии, к нам в страну отправилось несколько групп таких
специалистов.
Джордж Тайнс приехал в СССР в первых рядах. Имея университетское образование,
будучи профессионалом в сфере птицеводства, у себя в Вирджинии он был
вынужден работать мойщиком посуды в ресторане — упадок экономики породил
огромную безработицу. В Советском же Союзе Джордж оказался ценнейшим кадром.
Он организовал птицефермы по всей стране: Средняя Азия, Краснодарский
край, Грузия, Украина... Налаживал хозяйство в одном месте — его сразу
же перебрасывали в другое.
В самом начале “советского” периода своей жизни в Средней Азии он познакомился
с красавицей Машей, Марией Васильевной. Ее родителей после раскулачивания
выслали из Донецкой области в Среднюю Азию, где те вскоре умерли, оставив
сиротами шестерых детей, в том числе и Машу.
Вместе с Джорджем Мария Васильевна моталась по всей стране. Сначала одна,
потом с детьми — Славой, Эмилией и Рубином.
— Родители жили дружно и очень любили друг друга, — рассказывает Эмилия
Георгиевна Тайнс-Менса. — Их дом всегда был полон людей, они всем старались
помочь, хоть сами жили бедно. Я помню себя лет с пяти, когда мы с родителями
поселились в Раменском районе Подмосковья. Когда мама с папой ехали куда-нибудь
на электричке, они всегда садились в разные концы вагона. Иначе к маме
сразу начинали приставать попутчики: что ж ты, такая красивая, и с негром...
Папа был мягким, интеллигентным человеком, очень переживал по этому поводу,
но виду не показывал. Нас, детей, тоже дразнили иногда, но не злобно.
Все-таки тогдашнее интернациональное воспитание давало свои плоды — вспомните
хотя бы фильм “Цирк” с Любовью Орловой. Смешно — во всем мире слово “негр”
считается ругательным, а у папы и братьев в советских паспортах в графе
“национальность” было написано “негр”, и у меня — “негритянка”. Я тоже
вышла замуж за африканца, хотя мама меня отговаривала, и была права —
надо было выходить за русского... Моим детям было уже куда сложнее. В
80-х годах отношение к темнокожим стало более враждебным, заходишь с детьми
в автобус — люди напрягаются, даже с брезгливостью какой-то смотрят. А
уж теперь вообще беспредел начался. Я рада, что мои дочки уехали жить
в Америку. Кстати, со своими русскими мужьями, которые отправились туда
работать.
Сегодня в России живут порядка 30 тысяч детей-метисов. Подавляющее большинство
из них — безотцовщина. Им плохо живется в материальном плане — как и любым
детям матерей-одиночек. Но куда страшнее безденежья — постоянные издевательства,
насмешки, неприятие окружающих.
Эмилия Георгиевна Менса организовала в Москве фонд помощи таким детям.
Фонд устраивает для них праздники, экскурсии, занятия.
— Дети-метисы очень талантливые, доброжелательные. Мы стараемся, чтобы
в наших мероприятиях наравне с ними участвовали и белые дети. Ребята,
у которых появились темнокожие друзья, никогда не станут расистами.
ОНИ ВСЕГДА УЕЗЖАЮТ
Елена родила сына Сашу одна, без мужа. Обыкновенная
история — прогулки под луной, любовь-морковь, известие о беременности,
пыль из-под копыт будущего отца. С той только разницей, что несостоявшийся
Сашин отец — нигериец. И мальчик пошел в него — шоколадный, губастый,
кучерявый.
— Я не негр, я крутой! — сжимая кулачки, кричал трехлетний Саша малолетним
обидчикам во дворе.
— Вали в свою Африку! — гнали его мальчишки.
А у Елены через некоторое время появился жених Сергей. Добрый, обходительный,
русский. Она мечтала о том, что наконец-то обретет семью, что у сына будет
отец — Сергей знал о ее ребенке. Но только спустя год после знакомства,
когда уже была назначена свадьба, Лена решилась показать ему Сашу.
— Я презираю женщин, которые спят с неграми, — сказал ей Сергей, увидев
ребенка. Она плакала, умоляла, пыталась объяснить... Но он не хотел ничего
слышать.
И тут Лена сломалась. Начала пить, лечилась, снова пила... Сашу воспитывала
бабушка. В школе его травили, на нервной почве у мальчика начались эпилептические
припадки.
— Что вы хотите, — равнодушно пожимали плечами учителя, — мальчишки всегда
дерутся. Цвет кожи тут ни при чем. Его же никто не убил...
Кстати, те же слова в школе услышала и Светлана Долгова — та самая, сыну
которой обещали распороть живот.
— Очень тяжело приходится, — вздыхает Сашина бабушка, Тамара Андреевна,
— и лекарства от эпилепсии дорогие, и учиться парню трудно с таким заболеванием.
Но все можно было бы пережить, если б не скотское отношение. Недавно его
избили ребята из нашего же дома — я их прекрасно знаю, они к нам домой
за книжками приходили. Я к отцу одного из них пошла разговаривать, а он,
офицер, между прочим, отвечает: и правильно! Нечего ему тут делать, пусть
отправляется в Африку!
— В нашем фонде зарегистрировано около трехсот семей, и только сорок из
них — полные, — говорит Эмилия Менса. — Многие девочки не выходят замуж,
а просто рожают от африканцев. Они жалуются, что русские много пьют, а
эти вежливые, серьезные. Неужели не понимают, что иностранцы приезжают
сюда учиться, а не заводить семьи! Многие у себя на родине уже имеют невест.
Понятно, когда они видят красивых девушек, им трудно удержаться — возраст-то
какой, пик сексуальной активности. А о детях, о том, каково им придется,
получается, не думает никто — ни папа, ни мама. Я детей очень жалею, а
мам — нет, все-таки надо головой думать, они же женщины. Многие потом
спиваются, садятся на наркотики... Часто такие дети попадают в детдома
— представьте, каково им там! Нередко их воспитывают бабушки. Вот уж кому
достается! В метро пристают: “О, бабка-то какова, с негром переспала!”
Но даже те африканцы, которые женятся здесь, в конце концов обычно все
равно уезжают. У нас есть одна семья из Камеруна — пять детей, папа уехал.
Другая многодетная семья из Гвинеи, там семеро детей, которых тоже оставил
отец. Африканцы не могут найти здесь работу, привыкнуть к травле, к иному
менталитету. Конечно, есть такие, которые забирают с собой семьи, но их
единицы. Об этом следует всегда помнить нашим девочкам...
НИКТО НИ РАЗУ НЕ ВСТУПИЛСЯ ЗА НЕГО...
Селестин Суну — один из тех, кто не смог
бросить своих детей. Татьяну встретил двадцать лет назад, будучи студентом
МГУ. Она, общественница, активистка, училась в ветеринарной академии и
часто ходила в Дом дружбы народов. Когда Селестин, едва знакомый с ней
тогда, заболел и попал в больницу, Таня пришла его навестить — сама росла
в интернате, как-то лежала в больнице и на всю жизнь запомнила: как обидно,
когда ко всем приходят, а к тебе нет. Он был потрясен: в чужой стране,
никому не нужен, и вдруг — навестили!
Когда учеба была закончена, Селестин и Татьяна вместе с двумя маленькими
дочерьми поехали к нему на родину в Гану. Но Татьяна вскоре подхватила
малярию, болезнь, столь же распространенную в Африке, как у нас грипп.
Очень тяжело ее переносила, едва не умерла, и поняла, что не выживет в
местном климате.
Селестин вернулся в Россию вместе с ней.
— У него было много друзей в Лондоне, он марксист, в свое время занимался
политикой, — говорит Таня. — Мы могли уехать жить в Лондон, но Селестин
не захотел — он не считал возможным воспользоваться помощью политических
оппонентов. Они, его друзья, ругали социалистический строй в СССР, а Селестин
защищал. Этого я ему никак не могу простить — что мы не уехали в Лондон.
Селестин Суну был математиком, но всем известно положение науки в постперестроечной
России. А ему надо было кормить семью. Поэтому он пошел в школу преподавать
английский язык — и занимается этим делом по сей день.
Тогда он не мог предположить одного — какой станет страна в ближайшем
будущем. Того, какую волю получат здесь скинхеды.
Его били много раз — на улице, в метро, среди бела дня и при людях. И
никто не вступался за него. Лишь однажды, когда в парке несколько здоровых
лбов избивали его и пытались задушить, проходящая мимо женщина с коляской
подняла крик — чем, возможно, спасла ему жизнь.
Селестин — хороший учитель, всегда готов остаться заниматься дополнительно,
ученики очень любят его. Как-то он возвращался домой, его задержали милиционеры,
отобрали деньги. Потом выяснилось, что сын одного из них учится у Селестина...
А летом 98-го года сотрудники ОВД “Метрогородок” зашли за ним в подъезд.
Сначала били в подъезде, потом отвезли в отделение, где продолжали избиение
всю ночь.
— Только не убивайте, — умолял Селестин, — у меня двое детей...
После этого случая у него развился тромбофлебит и сильно упало зрение.
— Начальник ОВД потом извинился, сказал, что была наводка, будто черный
несет наркотики. Но у меня даже документов не спросили! — рассказывает
Селестин. — А расизм существует во всем мире, это нормально. Вообще-то
понять, расист ты или нет, можно только, когда твоя дочь придет и скажет:
я выхожу замуж за черного! Например, в Эфиопии есть народность, так называемые
клешненогие — у них ступня в форме клешни. Так вот, я не хотел бы, чтоб
у меня внуки были с клешней! Но в цивилизованных странах никто не станет
бить представителя иной расы. Это уже вопрос культуры. И еще жаль, что
у России в Африке не было колоний, поэтому к темнокожим здесь совсем не
привыкли...
— Национальный менталитет вообще штука тонкая, — подхватывает Таня. —
Знаете, почему в 60-х русские рассорились с китайцами? Китайцы говорили:
СССР — наш великий старший брат! У них, восточных людей, принято восхвалять
другого, но в ответ они ждут того же. А русские лишь соглашались: да,
старший, да, великий!
Что касается наших дочерей, то нам повезло, их никто особо не преследует.
Но они живут в постоянном страхе за отца — вернется ли сегодня домой,
останется ли жив? Живем как на войне...
* * *
Можно привести сотни примеров того, как
страдают межрасовые дети.
10-летний Вовчик Шикабанга из Екатеринбурга иногда приезжает с мамой в
Москву и играет на флейте возле памятника Пушкину. Очень живой и общительный
мальчик, одно время он читал прогноз погоды на екатеринбургском телевидении
— до тех пор, пока его не избили за это на улице. Первоклассница Лиза
гуляла в школьном дворе, испачкала землей свою белую курточку, расплакалась.
“Чего ревешь! — сказала ей учительница. — Куртка теперь под цвет твоей
черной рожи!” Или Анечка из города Алексин Тульской области — к ней в
детский сад из местного детдома водили экскурсии, посмотреть на негритенка.
Анечка теперь подолгу стоит у зеркала и каждый раз начинает плакать: почему
я черная?! А на глазах 6-летнего Димки скинхеды избивали отца — мужчину
повалили на землю на Арбате и танцевали на нем, а одна девица на шпильках
прыгала по лицу. За Мишей из Рязани гналась толпа человек в пятьдесят,
и, когда он спрятался в бараке, где живет с матерью, ребята на улице орали:
отдайте его!
— Чем вам не угодили люди с другим цветом кожи? — спросила я двадцатилетнего
скинхеда Андрея.
— Нация должна быть чистой. Не будет здесь негров — не будут наши девки
с ними спать. Пусть убираются. Почему татары или евреи женятся на своих,
а русские спариваются с кем попало — как дворняжки?
Слова Андрея в комментарии не нуждаются. Отморозки были и будут всегда.
Да и речь сейчас не о них. И даже не о том, почему правоохранительные
органы проявляют к скинхедам такую редкую терпимость.
Но обычные, вроде бы нормальные люди...
Школьные учителя позволяют ученикам травить темнокожего одноклассника.
Прохожие равнодушно проходят мимо бритоголовых молодчиков, убивающих африканца.
Люди! Что же с нами происходит?!
Как хорошо, что Александр Сергеевич Пушкин не дожил до наших дней. Ему,
потомку арапа Петра Великого, уж точно не поздоровилось бы на улицах Москвы...
КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИАЛИСТА:
— Отношение к темнокожим людям в России всегда было негативным — с того
момента, как они, в основном студенты института Патриса Лумумбы и других
вузов, стали появляться у нас в стране. Это отрицательное отношение в
значительной степени объясняется так называемой биологической ревностью:
известно, что африканцы в сексуальном плане значительно превосходят представителей
европейской расы. Кроме того, российский менталитет не принимает чужаков:
приходят парни из другой деревни на танцы — их бьют...
Другое дело, что в последние 10—15 лет, после того, как у нас в стране
закончился развитой социализм и началась неразвитая демократия, ситуация
очень усугубилась. Сильно выросла агрессивность всех слоев общества. Она
проявляется в общенациональной психической напряженности. А на кого в
быту можно выплеснуть агрессию? Лучше всего — на тех, кто не похож на
тебя. Это наиболее развито среди детей и подростков. Бьют тех, кто не
так одет, бритоголовые — длинноволосых, фанаты одного футбольного клуба
— болельщиков другого... В такой обстановке хуже всего приходится детям
с другим цветом кожи. Кстати, молодежная преступность сейчас достигла
своего пика...
Михаил ВИНОГРАДОВ, психиатр, доктор медицинских
наук.
Ирина ФИНЯКИНА, "Московский Комсомолец"
от 29.07.2004
|